-Не знаю, что такое любовь.Возможно...Я чувствую, ничего хорошего не выйдет.Однако...И для вас результат обратный будет не весьма...приятный.Я, конечно, не смею навязываться или угрожать, но...
Ты почувствовал странную ноту изысканности в своих словах.Тебе было приятно, и действительно, ушибы как рукой сняло.Ты благодарно кинул, и посмотрел на выход.Там стоял старый конюх.Он просто стоял, и ты подошел к нему.Он пристегнул корду и ты пошел за ним.Ты оглянулся на кобылу и жеребят и на прощанье ударил ногой и сделал каприоль.Такой роскошный и невероятный, что сил твоих не должно было хватить, и ты споткнулся.Конюх открыл дверь манеже.Скрип её отдался в сердце.Ты, действительно, хотел отдохнуть от лошадей, а позже и побегать.Ему, собственно надоедало общество кобыл, однако, специализация обязывает.
-До свидания.Я думаю, нам всем надо отдохнуть.
Ты сказал это слегка раздраженно, т.к понял, что слова кобылы вели к расставанию.Да и чем проще было с ней договориться, тем скучнее было.Да и она казалось,  тебе надоела.Ты заржал, и подняв голову порысил на волю, что было неожиданно для конюха.Ты порядком испачкался, и видимо поэтому шел в сторону конюшни.

Развязки.

Она до самого конца казалась серьезной, выражение морды кобылы выражало тоску и сочувствие к каждому слову, которое было направлено в ее адрес. Но лишь тому, кто бы находился рядом с ней и после того, как жеребчик оказался по ту сторону ворот, стало известно об ее настоящем отношении к ситуации.
- Смешной, какой забавный! – воскликнула она и залилась веселым смехом, - Ай да Мери Энн, настоящая актриса, - отсмеявшись, она горделиво вскинула голову и словно полюбовалась собой в бледном отражении небольших манежных окон. В них она была словно соткана из тонкой проницаемой материи, словно призрак. Она с любопытством поглядывала на это отражение, пританцовывая и показываясь себе в своей полной красе. Так ее развеселила эта история с влюбленным в нее юнцом и, чего греха таить, ей нисколько не было совестно или жалко жеребчика. Так развеселила, что она и не сразу заметила, что за ее весельем наблюдал человек, и что он оказался совсем рядом. Опиум заметила ее приближение благодаря все тому же отражению в окошке – фигура неизвестной девушки плавно приближалась к кобыле, не боясь ее и не имея при себе никаких злых умыслов,
- Слишком близко, дорогая, - стараясь не обращать внимания на человека, проговорила Опиум, но в то же время старалась наблюдать за человеком и в отражении, и косясь на нее назад. Она была почти уверена в том, что эта гостья не имеет к ней совершенно никакого отношения – люди приходили и уходили, а если и обращали внимание на лошадей, то уж на кого угодно, но только не на нее. Словно омут беспамятства оставил на ней яркую метку, которой окружающие так страшились. Но эта девушка, кажется, была послана ей состраданием. Хотя, собственно, к чему это ей людская забота? Только для того, разве что, чтобы удовлетворить ее любопытство.
- Нет – нет, перед Вами совсем не лошадь, а Мери Энн. Актриса и танцовщица, - пропела она, мечтательно заглядываясь снова на свое отражение и наблюдая за тем, с какой грацией она способна приподнимать копытца – хоть одно, хоть сразу два, и бесшумно опускать на место. Неужели она еще была способна полюбить саму себя? А ведь этому она была обязана никому более, только глупому юному жеребчику, имя которого она уже и не могла припомнить, хоть и слышала его целых два раза.
Опиум замерла и вдруг перестала думать о танце и грации. Девушка прикоснулась к ней, приятно пригладила ее черную шерстку на лебединой шее. Этот жест оставил на душе кобылы неизгладимое, незабываемое впечатление, описать которое она смогла бы не сразу. Никакого страха, но и никакой нежности – легкая, зарождающаяся привязанность. Зарождающаяся так просто, так легко, без видимых усилий со стороны кого либо из этой парочки. Вот так чудеса.
Она повернула мордочку и легко прикоснулась носом к ладони девушки. Эта творящая чудеса ладонь повисла над ее шеей, а Опиум так хотелось снова пережить то самое чувство. Хотя бы его часть, ведь, как известно, такое не пережить дважды.

Она пыталась придать своему поведению хоть каплю сдержанности и хладнокровия, словно не она выпрашивает ласку, а человек пытается задобрить ее, сделать приятное просто так. Но, честно признаться, это ей почти не удавалось. Но так ли важно? Никто этого не увидит, никто об этом не узнает.
«Это наша маленькая тайна, не правда ли?»
Опиум плавно закачала головой, мелодично и тихонько пофыркивая в знак благодарности и расположенности, в том числе – ее настороженности, которая еще не скоро покинет ее душу окончательно. Похлопывание по шее оказалось не таким приятным. И почему люди решили, что нам, лошадям, очень нравятся это странное проявление нежности? Но кобыла не подала виду. Она, кажется, была рада сейчас чему угодно.
- Как же так? Вы, наверно, ошибаетесь, леди, - обиженно протянула она. Эта фраза последовала сразу после замечания о неухоженной шерсти. Будто пытаясь убедиться в своей правоте, Опиум снова взглянула на свое бледное отражение, - Но если Вы так считаете… - неохотно покорилась она, решив, что людям наверняка виднее ухожена ее шерсть или нет. К тому же упустить возможность с их помощью привести себя в порядок  крайне глупо.
Опиум была готова последовать за человеком. В принятии этого решения были задействованы и порывы вежливости, особенно, любопытство и все еще благодарность. Благодарность, которой Опиум разбрасывалась, не задумываясь. Но она, будучи крайне наблюдательной, задумалась о том, как девушка собирается взять ее с собой. Других лошадей приводили сюда с помощью различных веревочек, крепящихся к оголовью. На морде кобылы красовалось вполне приличный недоуздок из тонких черных веревочек и цепочки, огибающей ее подбородок. А вот та веревочка, за которую мог бы вести ее человек, где-то давно затерялась. Опиум огляделась в поисках чего-то, что вскоре обнаружила. Она подбежала к веревке, которую однажды так нещадно втоптал в песок ее знакомый, ухватилась за нее зубами и с неуверенностью поднесла предмет к девушке.
- Идемте же, леди.