-Хочешь ещё? Скорее всего, ничего такого....
Кэти залезла на Страсть. Пока буду осторожнее со Страстью

-Та-а-а-а-а-а-а-ак.... Тихо! - Кэти откинулась назад, затормаживая Страсть - Рысь!!!

-Так, правильно.... - Кэти снова откинулась назад - Теперь - шаг!!!
Нужно позаниматься с ней на корде

-Молодец.... Пошли на леваду, сломанную... погуляешь, отдахнёшь... Ты же не убежишь?
Кэти слезла и встала прямо перед лошадью

Девушка повела Страсть в леваду

даже не спрашивай, почему.

нам не важно, как его звали. сам же себя нарекший божьей гончей, запутавшийся и разбитый, обреченный на взлеты и стремительные падения, заигравшийся со своими древними и жестокими богами, коим в жертву каждый раз приносил себя, погрязший в своих извращенных идеях, почти сумасшедший,
мальчишка. Мальчишка лет пятнадцати, подыхающий от этого ужасного жаркого лета, не щадящего, в тот час, когда все твари земные предпочли бы попрятаться в тени, от этих убивающих лучей.  Мальчишка, который растянулся сейчас под кустом розовым, с тяжелыми бутонами и сочными пошлыми распустившимися цветками, чей аромат в тяжелом душном воздухе вызывал головную боль, но и чья тень спасала от жара. Джинсы, обрезанные до колена и валяющиеся рядом разбитые кеды, полосатая футболка под головой и полуприкрытые глаза.
Шум. Какой-то странный, едва заметный. Прикрытые веки дернутся. Журчание воды близко-близко, шелест листвы и пение ветра. Нет, послышалось. Жалобное чириканье в розовых зарослях. Открыть глаза, осторожно подняться. Между этих самых кустов на звук проползти пару метров, чувствуя, как шипы царапают обнаженные ноги до крови. Тихо шипеть сквозь зубы, раздвигая руками осторожно ветки, и наконец-то увидев причину своего беспокойства. Маленькая серая птаха, запутавшаяся в зарослях, жалобно пищала. Покусать губы, снимяа с руки платок, который ранее скрывал несколько слоев бинтов, выпутать несчастное существо из плена, осторожно придерживая этой самой тряпицей и крепко, но нежно сжимать в ладонях. Слушать, биение сердца ее лихорадочное, что-то тихонько напевать, кончиком пальцев поглаживая по мягким перышкам, которые, по всей видимости, только-только появились из-под нежного пуха.

-Ну и что мне с тобой делать? – спрашивать у птахи, нахохлившейся в его ладонях, вертящей головой и внимательно смотрящей в его серые глаз собственные, с легким налетом янтаря. Он никогда не интересовался окружающим его разнообразием жизни, и из всех известных птиц с точностью мог бы отличить лишь голубей, ворон и павлинов, а это существо в руках его явно не было похоже ни на одного представителя этих пород. – С собой возьму. – Решил через пару мгновений, вновь кончиками пальцев проведя по взъерошенным перышкам. – А то попадешься к какой-нибудь дурной кошке.
Как забавно, должно быть, со стороны выглядели: растрепанный мальчик и потрепанная птица, которую он атк трепетно к себе прижимал, как забавна и умилительна должно была быть эта внезапная нежность к маленькому беззащитному существу, собственноручно спасенному и живому, хоть и до смерти перепуганному.
Не без потерь проделать обратный путь, окончательно превратив свои многострадальные ноги в нечто, покрытое глубокими ссадинами. Опустить свой ценный сверток на землю и быстро надеть футболку, пряча после птаху за пазуху, близко к собственному ровно стучащему сердцу. Увидеть, что не один здесь. Смутиться. Натянуть кеды, не затрудняя себя шнуровкой, неловко двигаясь, подойти к девушке. Нахмуриться, глядя ей в глаза и покусывая губы.
Привет. – серьезно, заглядывая в лицо.
И точно неясно, что заставило замкнутого и несколько аутичного мальчика подойти и вот так просто подойти и начать беседу с незнакомым человеком. Не то интимность момента, в котором она ухитрилась застать гончую, не то что-то еще, но быть может все.

Никогда не понимал, зачем люди при встрече спрашивают имена друг друга. Все равно любая Дороти, Джейн и Эстель уже через пару мгновений, стоит только завязаться разговору, превратится в обыкновенную «ты». Ему это почему-то казалось очень обидным, что конечно же нашло отражение в легкой тени грусти, скользнувшей по его веснушчатому лицу. А еще, он не помнил своего имени. Досье на него было давно утеряно, а сам он вряд ли что-то смог о себе рассказать. Он не знал, сколько ему лет. Он не знал дату своего рождения. Он не знал имени и прикосновений рук своей матери и голоса отца. Он не знал точный свой адрес и ночи летние проводил на крыши, этот мальчик, любивший солнце, замирающий на самом краю. Может быть даже нет его, так, добрый солнечный дух, возлюбленный ветром и солнцем, который с наступлением осени обратиться в бабочку и между стекол заснет, слушая, как холодна вьюга будет биться в окна и петь тихонько колыбельные о том, как в стране к югу от солнца высится замок сказочный и ветер дремлет в вечно зеленой листве.
-А меня… - задуматься. Покраснеть. Опустить глаза. – Я не помню. Как тебе нравится?
Оптимальный вариант, на самом деле. Когда называют тебя так, как им удобно. Тихий вздох расстроенный. И руку к груди прижать, проверяя, не делась ли птица. Свернулась, голову под крыло спрятала – удобно, уютно. Видимо, от тепла разомлела. Вздохнуть, поднять на нее лицо, тоже неуверенно улыбаясь в ответ.

Губы растянулись в улыбке.
-Можно. – ответит, слегка наклонив голову к плечу. Никогда о своей внешности не задумывался толком. Какая разница, что лицо все в веснушках и волосы рыжие вьются, а нос какой-то уж слишком вздернутый. Не внешность же важна, честное слово. Только жаль, что в нынешние дни эта истина утратила свое значение, и все чаще люди смотрят исключительно на то, как хорошо слой тонального крема скрывает все изъяны кожи, насколько килограмм тянут драгоценности, что украшают шеи, пясти и уши, и во сколько десятков тысяч обошлась вот та розовая кофточка, которая совершенно прекрасно сидит на той очаровательной девушке. А скажешь, что ее связала любимая бабушка внучке на день рождение – сразу отвернуться, поморщатся…Или же, запищав от восторга, введут незамедлительно моду на хэнд-мэйд вещи, но это – уже совсем другая история.
-А…Я здесь ничего не знаю. – Пожал плечами, разглядывая свою собеседницу. – Мне дедушка говорил, что здесь большая конюшня, да? Я люблю лошадей, но никогда не ездил верхом. Я хотел бы посмотреть, но так и не смог ее найти. Мой дедушка говорил, что давным-давно работал здесь. Он там живет. – Растерянно махнуть рукой в неопределенном направлении.
Неизвестно, было ли это правдой, на счет работающего здесь дедушки, или же просто проходя небольшой старой белой усадьбы он увидел сидящего в тени седого старика, чьим внуком в полнее мог являться. Совсем запутался, видимо, глупый. Но, видимо, мальчик не врал, иначе откуда было бы ему знать о лошадях местных? Вздохнуть. Теплый воздух пах траввами.

-Правда покажешь? – глаза мальчишки широко распахнулись и загорелись. Восторг ребенка, которому пообещали пряник. Вернее, я в данном случае – лошадок показать. Ну дитя дитем, что поделаешь?
Мальчик с трудом вдыхает сухой тяжелый воздух и прикрывает глаза. Он чувствует, как нагрелась голова с копной едва вьющихся рыжий волос, и как неприятно липнет к телу клетчатая рубашка. Видимо, утром, когда солнце только-только всходило, в ней было даже холодно, но от той живительной прохлады в этот час ничего не осталось. Сам бы он с удовольствием искупался бы в каком-нибудь озере, или – черт с ним! – постоял бы под душем, лишь бы остудить опаленную кожу. Обгорев, сейчас она отдавала лишь едва ощутимым жжением, ну а ближе к ночи угрожала непереносимой болью. Вот она, печальная судьба всех рыжеволосых и светлокожих: отсутствие возможности обзавестись загаром и вообще пребывать на солнце без угрозы пострадать.
Услышав ее вопрос, рыжий снова задумался. Серьезно так, даже что между светлыми и удивленно как-то изогнутыми бровями пролегла морщинка. Он судорожно напрягал память, пытаясь выцепить из нее какую-либо информацию, но это оказалось занятием безуспешным. В какой-нибудь прошлой жизни он бы мог родится в Техасе и путешествовать с другом по пустыне. С ранних лет отшагивать километры, пить пиво и курить опиум. Он бы мог расти с каждой новой милей, в росте вытягиваться, как собственная тень после обеда. И носить шляпу из соломы, купленную за пару центов, чтобы прикрывала лицо. Он бы мог лежать в траве ночами и смотреть на звездное небо, а от дождя прятаться в сараях старого фермера-холостяка с дурным характером. А когда ноги уставали – ловить попутку и автостопом, с юными музыкантами-хиппи или просто фермерам – не важно. Но это было бы в другой жизни. А в этой, он просто мальчик без имени, чей возраст потерялся между минус бесконечностью и пятнадцатью, у которого была простая клетчатая рубашка, рваные джинсы, стоптанные кеды и птаха раненная за пазухой.
-Я не помню. – пожал плечами. Без всякой горести, но улыбнулся. Виновато, будто это могло как-то ее обидеть. А обижать же внезапно оказавшуюся такой доброй девушку не хотелось. Ему вообще никого обежать никогда не хотелось, если быть честным.

довав примеру девушки. Почему-то как-то внезапно стало темнее. Такое ослепительно-ультрамариновое небо нынче было затянуто грозовыми свинцовыми облаками. Признаться честно, мальчик ужасно боялся грозы. Оглушающих раскатов громов боялся и вспышек молний, которые хищными линиями прорезали небо. Зато после грозы разряженный воздух дышался особенно легко, и его казалось так мало тесным легким. Но рано говорить о «после грозы», когда сейчас было только «до».
Услышав предложение девушки, мальчик задумался. Вроде как-то неудобно было, но неожиданный порыв ветра в спину, растрепавший волосы, помог принять решение. Как ни крути, а провести энное количество времени под дождем в открытом поле не очень-то хотелось. Да и тихонько чирикавший, разволновавшийся птенец явно решил напомнить о себе. Тихонько кончиком пальца погладив, почувствовав слабый укол клюва в ладонь, тихонько вздохнул, вновь опасливо покосившись на небо.
-Пойдем. – задумчиво покусал пересохшую губу, и вопросительно посмотрел на девушку, ожидая того, что она поведет его в нужную сторону. Да и внезапно упавшая на нос ледяная капля не вызвала особого восторга, ибо, по закону жанра, обычно вот именно так начиналось то, что называется проливным дождем. Можно даже пофантазировать о том, как какие-то особо шаловливые ангелы бегают с ведерками и выливают их на изнемогающую от жары землю. А те, кто таскал эти облака, устраиваются на городских крышах в обнимку с городскими рыжими духами и потягивают через трубочку ягодный шейк, наблюдая и посмеиваясь.